ДОЧЬ РУССКИХ НЕМЦЕВ АННА ГЕРМАН

Текст статьи

Дочь русских немцев... ОТ РЕДАКЦИИ. В этом году исполнилось 70 лет со дня гибели Ойгена Фридриховича Германа — родного отца Анны Виктории Герман, расстрелянного в одной из тюрем НКВД г. Ташкента Узбекской ССР. Но завершающий свой путь 2008-й год стал знаменательным ещё и тем, что впервые Анна Герман в России посмертно была удостоена общественной награды — ордена «Чести» I степени, учреждённый Советом по общественным наградам Российской Федерации. Эта новость широко распространена через СМИ и доставила радость бесчисленным ценителям настоящего песенного искусства — почитателям неповторимого таланта Анны Герман, её магического и редкостного голоса…
Кажется, всё это не повод, чтобы предварить ниже представленный фрагмент материала о певице. Невольно, задумавшись и сопоставив факты из хроники событий её жизненного и творческого пути, приходишь к мысли, что главное, на чём следует акцентировать внимание читателя, — это тайна… Да, да, тайна! Большая тайна Анны Герман, ставшей для неё мерилом жизни, целиком подчинившей к себе певицу и определившей её творческую и личную жизнь, её отношения и взаимоотношения с окружающим миром. Но тайна Анны Герман была земного характера и потому она оставила её нам, видимо для того, чтобы и в XXI веке мы заговорили о ней, вспомнили её по-настоящему и тщательно изучили её жизненный путь, в том числе и для примера, и для подражания! Но каким же надо быть чистым и светлым человеком, чтобы при жизни и после неё остаться для миллионов великим, уважаемым и любимым как она? Хотя бы для своих родных и близких, хотя бы для своего окружения — во дворе или на работе, в городе, области и стране в целом, где бы ценили тебя и уважали десятки и сотни тысяч людей?..
Дочь русских немцев... С точки зрения политики, имя Анны Герман очерчено острым треугольником — России, Германии и Польши, где нет ни одного государственного решения о сохранении её творческого наследия (что непременно станет для нас одной из тем в будущем). Однако Анна Герман родилась в СССР и была немкой, русской немкой с русской душой и с русским характером. Разве не эти качества помогли ей побеждать смерть и подняться на Олимп славы! Вспомните её тяжелейшие испытания и триумфальные успехи на сцене — это вам говорит о чём-нибудь?..

Так хочется верить, что 2009 год станет годом возвращения Анны Герман, в том смысле, что в России признают её как нашу соотечественницу со всеми вытекающими отсюда последствиями. И немаловажно, чтобы люди III Тысячелетия, родившиеся много лет спустя после смерти Анны, могли знать об этом уникальном человеке, ставший при жизни легендой и символом радости и надежды для их бабушек и дедушек, отцов и матерей...
Но как жаль, что она не дожила до наших дней, когда бы она лично могла рассказать нам обо всем в многочисленных публикациях газет и журналов, передачах радио и телевидения!..
Дочь русских немцев... Мы не будем вступать с кем-либо в дискуссию по вопросу «Почему Анна Герман при жизни была польской певицей (как это часто спрашивают нас и пишут нам в письмах), а теперь стала российской немкой?». Однако с превеликим удовольствием предоставим слово её родному дядю, 90-летнему Артуру Фридриховичу Герману, ныне проживающему в Германии. Прежде чем это произойдёт, дорогие читатели, мы хотим отметить, что ниже представленный материал — фрагмент большой статьи нашего автора, специально написавшего её для нашего журнала по случаю готовящегося к печати спецвыпуска, посвящённого жизни и творчеству Анны Герман. Без преувеличения можно сказать, что в этом роскошном и богато иллюстрированном номере журнала читателей ждёт много интересного и неизвестного о судьбе и творческой деятельности Анны Герман, которая никогда не скрывала свою принадлежность к России, считая себя нашей с вами соотечественницей — гражданкой Советского Союза. Вот поэтому она пела на русском языке лучше всяких отечественных и зарубежных исполнителей, не говоря о представителях сегодняшней т.н. «эстрады», превратившейся из искусства в шоу-бизнес.

 

 

СЛОВО АРТУРУ ГЕРМАНУ, ДЯДЕ ПЕВИЦЫ

В августе 1974 года по Целинограду пронёсся слух о том, что известная польская певица Анна Герман с гастролями приезжает к нам, в «целинную столицу»! В то время я вместе с сестрой Луизой работали в редакции немецкоязычной республиканской газеты «Фройндшафт» и уже много раз слышали и читали в газетах об этой «польской певице».
Все мои сестры — Берта, Ольга, Луиза, и я в том числе, давно обратили внимание на то, что эта певица носит нашу фамилию, а имя — нашей матери. Но самое интересное — её манера пения и её мягкий лиричный голос — всё это слишком похоже на то, как поют Берта и особенно Ольга. Тем временем, среди родственников и знакомых много ходили слухов о том, что якобы наш старший брат Ойген, обладавший великолепным баритональным басом, бесследно исчезнувший в 1934 году, ныне живёт в Варшаве. Поэтому наше предположение, что Анна — дочь нашего Ойгена, всё больше и больше укреплялось в сознании. А тут, вот она, скоро приедет к нам, в Целиноград, на гастроли... Тогда Луиза сказала мне: «Если ты как корреспондент не встретишься с ней и не выяснишь, кто она, грош тебе цена как журналисту. И она все время для нас будет «польской певицей», да и только»!..
Избегая подробности я отмечу, что наша встреча с Анной состоялась в гостинице «Ишим»... А потом мы пошли к сестре Луизе, которая проживала совсем рядом, недалёко от Дворца Целинников. Она пригласила Давида Нойвирта, фотокорреспондента «Фройндшафт», который сделал ряд хороших фотографий. Некоторые из них мы потом послали Ирме, матери Анны, но они так и не были опубликованы в печати…
Георг Фридрих, первый Герман (Hörmann) в роду Германов в России, переселился из села Винцерхаузен, что в Вюрттемберге, в 1819 году и вместе с другими переселенцами основал село Нойхоффнунг (ныне Ольгино), что в 15 километрах от Бердянска. Его сын Вильгельм Фридрих приехал четырёхлетним мальчиком. Наш дед Эдуард, сын Вильгельма, был первым Германом, родившимся в России. Его сын Фридрих — отец Ойгена и всех моих восьми братьев и сестёр. Анна — дочь Ойгена (Eugen).
Дочь русских немцев... В 1907 году отец наш поступил в евангелическую семинарию в Лодзи, привезя с собой жену Анну и годовалую дочь Берту. Как известно, Польша тогда входила в состав Российской Империи. Там же в 1908 году родился Вилли, а через год и Ойген. Вот и всё «польское происхождение» нашего брата Ойгена.
После окончания семинарии отец вернулся на Украину в село Беззаботовка, недалеко от Барвенково, к 1922 году в его семье насчитывалось 9 детей (из которых одна девочка умерла в младенчестве) — всё немецкие дети. Кроме одного — Ойгена, так уверенно пишет и утверждает пресса во всех странах. Невероятно! Словно мы все — дети наших родителей, были принесены аистом, а вот одного из нас подложила к нам кукушка!..
Сама Ирма родилась в большом немецком селе Великокняжеское, что на Северном Кавказе (в Ставропольском крае — ред.). Как и другие дети, она окончила немецкую среднюю школу и поступила на немецкое отделение Одесского пединститута. Успешно окончила его и получила диплом «учителя немецкого языка».
Её фамилия по отцу — Мартенс, а девичья фамилия её матери — Сименс. Это настоящие немецкие фамилии, тем более «Ирма»: таких имён в немецких колониях России были тысячи. Но по вероисповеданию она была меннониткой, хотя и неверующей.
Следует уточнить: с течением времени понятие «меннониты» претерпело некий семантический сдвиг. Первоначально оно означало вероисповедание по его учредителю Менно Сименсу, жившему в XVI веке во времена реформации в Германии и Нидерландах. В результате религиозных преследований меннониты из провинций, граничащих с Голландией, поселились в дельту реки Вислы и прожили там около двух веков, находясь под прусской короной. Они говорили (и сегодня говорят) на нижнегерманском наречии «пляттдойч» (покойная Ирма настойчиво выдавала его за голландский язык) и были онемечены. В молельном доме и в школе они говорили на «Хохдойч», в быту — на своём наречии. Поэтому этот гонимый народ, отказавшихся брать в руки оружие и давать клятву, стали называть меннонитами.
В конце XVIII века по приглашению Екатерины II меннониты переселились на остров Хортица на Днепре, а затем на речку Молочная («Молош»). Сегодня меннониты распространились по всему миру — в Канаде, США, Мексике и по всей Южной Америке, и везде они сумели сохранить свой язык и свои нравы. Вот именно такой «голландкой» и была наша Ирма — мать Анны Герман...
Дочь русских немцев... Ирма для Ойгена оказалась верной женой. Оставляя маленькую Аню на попечении своей матери, она в поисках мужа (ведь семьям ничего не сообщали о судьбах арестованных) ездила в Москву, даже некоторое они жили в Красноярске: она тут поселилась вместе с матерью и дочкой, чтобы проникнуть к начальству огромного лагеря с целью найти там Ойгена…
«Но Смерть не простила Анне победу над собой. Она подползла к ней так близко и так коварно она поразила её, так жестоко, что казалось, жизнь Анны оборвалась неожиданно, как струна на полузвуке» (Лия Спадони).
Гастролируя по Монголии, она позвонила мужу Збигневу Тухольскому и сказала: «Забери меня домой, у меня рак!».
По поводу ранней смерти близкая подруга Анны Лия Спадони писала:
«Всё совершенное ею — лишь маленькая толика того, что она унесла с собой. Её бездонная душа таила в себе такие неизмеримые возможности, что объять всё то, что она могла бы оставить миру в любой области искусства и общественного служения, невозможно»... А наш брат Вилли, евангельский пастор, умерший в 1991 году в Германии, сказал: «Для нас Анна была дочерью Ойгена, проплывшей по небу яркой звездой, которая, взойдя и опустившись за горизонт в вечность, покоится в руках Бога».

 

 

ФИНАНСОВЫЙ РОМАНС

Дочь русских немцев... Если бы советское правительство выплатило бы денежную компенсацию всем своим гражданам, репрессированным в 30-40-х годах (в том числе и их родственникам, чьи близкие пропали без вести в застенках или были уничтожены в трудовых лагерях и казематах), за все время их пребывания в заключении и до дня реабилитации в 50-х годах, полагавшуюся им по правилам человечности и справедливости необходимую сумму денег, то финансовая система СССР рухнула бы еще задолго до развала Советского Союза. Потребовались бы чудовищные миллиардные суммы, а этого государство себе позволить не могло и потому застраховало себя соответствующим законодательством, чтобы всё, даже самое вопиющее беззаконие, выглядело «законным».
Ирма, несомненно, знала, что такие компенсации в СССР никому не выплачивались. И, тем не менее, если она обратилась к Юрию Андропову — палачу венгерского восстания 1956 года, «Пражской весны» 1968 года и душителю любого «вольнодумства» в собственной стране, — то этот шаг можно объяснить просто. Ирма всегда добивалась в жизни свои цели и всегда претендовала на исключительное положение, к которому она привыкла и была достойна как мать Анны Герман, с честью носившая фамилию своего расстрелянного отца.
Дочь русских немцев... Она не ошиблась и это видно из переписки между Ирмой и тогдашним генеральным секретарём ЦК КПСС Юрием Владимировичем Андроповым. Эти документы были найдены в кремлёвском архиве и в 2003 году опубликованы в журнале…
Следует отметить, что в выше воспроизведённом обмене письмами все имена и фамилии находятся на своих местах, что отца Анны зовут Oйгеном Германом, а не Германом Бернером. Ирма отлично знала, кому можно вешать... лапшу на уши и кому нет. И обратилась она ни к польскому, ни к голландскому правительству, а к правительству страны, где она родилась и откуда выехала в Польшу, чтобы стать... голландкой. Кстати, в 1983 году, когда Ирма писала это письмо Юрию Андропову, сын Ойгена Руди ещё был жив, поэтому указанная денежная компенсация полагалась бы и ему…
«Волею судьбы случилось так, что Анна Герман стала моей постоянной темой. С 1972 года я — автор почти всех передач, посвящённых Анне Герман, прошедших по Ленинградскому радио».
Выше приведённые слова принадлежат Лии Спадони. Она была одной из самых близких подруг и доверенных лиц Анны Герман. Она написала «Четыре интервью с Анной Герман», статью «Наша Анна», ряд телепередач и статьи о ней, отличающихся глубиной мысли и искренней любовью к Анне Герман. Я узнал её адрес в Санкт-Петербурге и обменялся с ней несколькими письмами.
«Я предвидел, что моя книга «Неизвестная Анна Герман» в определённых кругах России будет встречена без энтузиазма: для её поклонников трудно представить её себе российской немкой, какой я её показал в своей книге. От российских же немцев, ныне живущих в Германии, я получаю восторженные отзывы — это то, чего они давно ждали.
Генрих Валл из Берлина, кандидат филологических наук, выразился так: «Ты поставил нашей Анне Герман достойный памятник и в то же время рассказал нам, её бесчисленным почитателям, много важного и хорошего о ней. Ты вернул её домой, к российским немцам, и это очень важно для всех нас».
И Вы, уважаемая Лия, поначалу не смогли смириться с этой правдой, что «полька, любимица советской публики, и вдруг — немка, хоть и российская!». Как пародируя Вы пишете:
Дочь русских немцев... «Вооружайтесь, Артур! Выше знамя Анны Герман! Германия должна гордиться тем, что историческая справедливость возвращает ей такую дочь!».
Ваше ёрничанье не по адресу. «Вернул домой» означает, что я вернул её той диаспоре немцев из России, к которой она принадлежит по своему рождению и происхождению. К Германии она никакого отношения не имеет, более того, она её избегала, два или три раза приезжала сюда, так сказать, скороговоркой, и с представителями немецкоязычной прессы беседовала через переводчика, хотя великолепно владела родным, т. е. немецким, языком.
Вы идёте ещё дальше. В первом Вашем письме, не прочитав мою книгу, Вы пишете: «Замарать Анну не может (уже не может) ничто».
Но Анна была замарана ложью не по её вине советским «интернационализмом», советской действительностью и её прислужницей — прессой. Мою мысль Вы можете продолжить сами. Я Анну очищаю от той лжи, которая на ней наслоилась за её короткую жизнь…
Из контекста Вашего письма видно, что Вам безразлично, какая кровь течёт в её жилах — польская, русская, немецкая или ещё какая. Но Вы лукавите, прекрасно зная, что во всех интервью, статьях и книгах об Анне упорно, навязчиво муссировалась легенда о её принадлежности к польской нации. Приведённая Вами цитата для Вас, очевидно, имеет продолжение «...лишь бы не немка».
Судьба Анны типична для людей, потерявших родину. B истории известно много примеров, показывающих, однако, что эмигранты и на чужбине оставались теми, кем они были от природы — русскими, немцами: Шаляпин, Рахманинов, Куприн, Гендель, Гейне, Маркс и многие другие долгие годы жили в эмиграции. Эмигрантами они становились разными путями: одни могли уехать за границу вполне легально и остаться там, как это практиковалось непосредственно после Октябрьской революции, другие, как Солженицын, Вишневская и Ростропович, лишались гражданства и выдворялись из страны. А третьи, как мой брат Вилли, тайно, с риском для жизни, переходили границу, а вот Ирма, мать Анны, заключила фиктивный брак с польским гражданином Германом Бернером и со всей семьёй переехала в Польшу. Тем не менее там они были эмигрантами.
Судьба Анны особенно трагична тем, что она и на своей исконной родине, в России, не могла быть той, кем была на самом деле: немкой. И это было опасно для неё в изгнании, в то время, как ни Шаляпину, ни Гейне, ни Солженицыну не приходилось отказываться от своей национальной принадлежности, как дома, так и на чужбине. Гейне владел как немецким, так и французским языками, писал и для французских газет, но с гордостью повторял, что он немецкий поэт — «Ich bin ein deutscher Dichter».
Скажете: «Несравнимые величины?!». Отнюдь. Анна Герман была очень великой, слишком великой в своей сфере деятельности!
В своей книге я только выразил догадку, что и в Польше она не могла чувствовать себя уютно, как бы она ни старалась стать «своей» - аж на баррикады полезла вместе с другими польскими студентами, не питавшими, конечно же, братских чувств к «большому брату», Советскому Союзу. Вы сами пишете о её трудном положении:
«С ней, как только кто-то из заинтересованных лиц затевает разговор типа: «И вообще, как это у Вас?.. СССР, Ургенч, потом вдруг Польша?..» — в Анне всё сжималось и замирало, наверное, кровь стыла в жилах — спасал её только юмор или какие-то гостиничные ЧП: «Ах, простите, стучат», или — «Как же я забыла Вам предложить арбуз!»
Дочь русских немцев... Две ахиллесовы пяты терзали её: рост, в который пожизненно впивались мелкие шавки, и, — о, ужас! — её происхождение. Самой искренности и чистоте приходилось умалчивать или, сбиваясь, как «незаученный урок», повторять спасительную легенду. А синонимом к «легенде» словарь даёт другое слово — «сказка». Вот именно, сказка.
В одном из писем Вы пишете: «С первого взгляда (даже не звука), с первого взгляда на Анну я поняла, что она — «не отсюда». С этим убеждением, всё более крепнущим, «остаюсь» и по сей день».
Правда, далее понятию «не отсюда» Вы придаёте религиозное содержание, хотя, не в традиционном церковном толковании, а с более широким смыслом:
«Фактически, её концерты были не эстрадного, а религиозного устремления: она очищала, насыщала верой в себя, любовью к жизни, красоте — к всеобщему единству и миролюбию…».
Любопытно Ваше примечание в скобках «даже не звука». Это, как я понимаю, должно означать, что и голос, и её манера исполнения были «не отсюда». А говоря проще — всё, что Вы считаете «не отсюда», она получила в путь из дома, от немецкой бабушки, такой же матери и через гены от немецкого отца Ойгена Германа…
Вспоминаю гастроли Омского театра оперетты в Караганде. На афише против фамилии одного советского композитора (воздержусь назвать его) перечислялась полдюжины его званий и наград, а зрительный зал во время постановки его оперетты оставался полупустым. Против фамилии же Иогана Штрауса стояло только название его оперетты, а билеты были распроданы. И Анна Герман — просто Анна Герман, дочь Ойгена Германа (Eugen Hörmann) и Ирмы Мартенс (Irma Martens), по злой воле судьбы оказавшаяся в Польше и певшая песни многих народов мира. Особенно она любила и глубоко чувствовала русские песни и романсы, потому что её детство, которое не было детством, прошло в одной из республик некогда многонационального государства, правопреемница которого сегодня именуется Россией.
Кстати, и российские немцы свободно жили в России и 200 лет мы имели российское подданство, но русскими не стали, а фактически и юридически оставались немцами. Почему же Анна, переселившись в Польшу, тут же стала полькой? Тем более, что она свой родной язык — немецкий — не утеряла…
В исполнении других песен, как «Сады цветут», где так явно и несколько сгущённо слышится русская слеза, на помощь Анне могли прийти её талант, её умение проникнуть в менталитет другого народа, тем более, что этот народ ей был физически близок и понятен. Понятен до боли, начиная от сиротского детства. Кстати, пела она и итальянские песни, и по свидетельству самой Анны итальянцы говорили, что она их поёт как настоящая неаполитанка. В этом-то и суть таланта Анны — заглянуть в душу и проникнуть в менталитет другого народа.
Дочь русских немцев... Многоуважаемая, добрая Лия! В результате Вашего одиночества Вы, очевидно, склонны к мистике. Я рад, что своими письмами возвращаю Вас к тем для Вас незабываемым дням, когда Вы были с ней рядом… Как я Вам завидую! И вот, Вы своё последнее письмо заканчиваете замечательными словами:
«Я страшно волновалась (получив письмо Артура Германа — ред.). И вот, дней одиннадцать тому назад, внезапно, средь бела дня, услышала её усталый голос: «Ничего, Лия, ничего... теперь можно...
Она знает. Значит, всё будет хорошо. Как прекрасно восклицание Вашего друга из Берлина о том, что Вы вернули Анну домой! Это действительно очень важно для всех нас, её многочисленных поклонников. И искренняя Вам благодарность за это признание».

 

 

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ЛИИ СПАДОНИ

Многоуважаемый Артур Герман!
Дочь русских немцев... В своём «Открытом письме» ко мне Вы спрашивали, не добавлю ли я каких-либо сведений к Вашему короткому «форшпану» о себе... Но это было решительно невозможно.
До 11 марта сего года я была особой без биографии. Ею служил многотомный, унылый эпикриз. Но вот, совершенно неожиданно, я услышала трансляцию воистину серьёзной и представительной комиссии на тему войны и блокады, но впервые выделяя в особую категорию пострадавших — детей войны, травмированных или изувеченных в блокадном Ленинграде. Предлагается их возвести в ранг «участников войны» (что, по-моему, нелепо) или просто — увеличить им пенсии, что не повредит.
Это — люди с глубоко затронутой нервной системой, лишённые детства, юности, и зрелости. Я — из рядов этих бедолаг...
Анна не знала об этом безобразии. С 1972 года она была смыслом моего великотерпения, и к её появлению я всегда была «в порядке». О страстях господних, о войнах, о перемещённых лицах, несчастных (всегда несчастных) метисах, национальных вопросах мы не говорили. Входя в гостиничный номер, я красноречиво указывала «перстами» на окна-двери в смысле «и стены имеют уши». (Анна была значительно более раскрепощена чем мы) — и общение кидалось в любимый бурный поток концертов, неудобных площадок, капризов музыкантов (не дай господь чей-нибудь загул!) и песен! Песни — они неизменные!
Сейчас, с печалью перечитывая её письма, я невольно горжусь собой. Ведь чтобы нытьём не отнимать на себя лишнее время, я даже не сказала ей, что я — Актриса. Это — моё призвание, которое я сквозь очень тяжкое самочувствие осуществила, окончив Театральный институт, работая в театре до тех пор, пока, в 27-летнем возрасте, блокадная «мина замедленного действия» (удар мозжечка) — внутренняя травма — не сказала мне своего слова в полную силу: потеря зрения на многие годы, и потеря памяти, сил, и конечно же главного, без чего я не мыслю жизни — сцены.
Дочь русских немцев... Когда в божественный миг, помощница Анны сквозь шумную толпу высмотрев меня, и в щёлочку вдёрнув меня в комнату, броском посадила напротив Анны — светоносной, девически юной, смущённо усталой, улыбающейся глазами немыслимой доброты — она в свои 36 лет и я уже в 40 были в какой-то мере подранками. Конечно же, я никогда ничего не сравню с сатанинским ужасом её катастрофы, с мыслями, которые терзали её в гипсовом панцире и ещё два с лишним года после освобождения от него. Но таинственная солидарность возникла между нами почти сразу.
Я увидела, что она — Богочеловек, а она увидела, что я это увидела.
Кто знает, быть может, я на самом деле основательно страдала, и знакомство с Анной Герман мне было дано, как щедрое и горькое воздаяние за потерю призвания. Служение сцене перешло в служение Миссии Анны Герман и ей самой. Слышать и смотреть на неё могли многие, но смею думать, что Увидеть её было дано мне. Кто хоть раз пережил общение с человеком гениальным — у того человеческий масштаб изменился навсегда!
Профессионально, до неё я уже встречала немало выдающихся и вызывающих восхищение личностей, но... такого масштаба, такую сокровищницу наивысших человеческих достоинств, всего того, что так стремительно покидает наш мир — я не встречала никогда. Мудрость — и детская чистота. Величайшее терпение и терпимость к другим, великодушие — до самоотвержения, благодарность — за малейшее проявление искреннего чувства или поступка, абсолютная верность и преданность родным и тем, кого ей дал Господь, доброта — небывалая, сострадание и жалость — ко всем, тончайшая нервная организация, не допускающая ни малейшей бестактности — ах, можно и нужно ли всё это перечесть (многое людям XXI века уже и непонятно). Но могущество её целеустремлённости являло громадную внутреннюю силу, а способность радовать и оберегать множества и множества ею любимых слушателей — было беспредельным. Ведь мир полон потрясающих голосов. Но это — голоса, а не вибрации необъятной любящей самоотверженной души, способной силой своего чувства объять весь мир.
Как же надо было ценить, оберегать, охранять, оздоравливать эту дивную большую белую птицу, севшую на маленький клочок польской земли, отчего эта страна могла бы быть почитаемой в веках. Но громадный международный рейтинг Анны Герман оказался велик для маленькой, самовлюблённой Польши, и белая птица, без всякой посторонней помощи — денег, спонсоров, госчиновников, — ещё в гвоздях и пластинках после выхода из больниц — сама всё стирала, готовила, убирала, шила, разумеется, напевая всё время не прекращаемую мелодию души. Потом ехала на концерт, который также был сделан ею единолично, и как сценаристом, и как режиссёром, и администратором и постановщиком танцев и дуэтов.
— А на сцене Анна всегда в восторге, — сказала одна администраторша. Да, овации, цветы... Но какой предельной ценой!
— Я, кажется, могу только петь, — сказала Анна.
Степень её усталости по окончании каждого концерта, в котором она выкладывалась почти дотла — была невыразимой. Однажды я вошла в гримоуборную и увидела человека с синим лицом. Я даже не сразу поняла, что это — Аня. Таков лик самоиспепеления. Конечно, идеал её воплощения — это ангел, коим она и была.
Дочь русских немцев... Впервые представляю для печати копии двух писем Анны, которые скажут значительно больше моего многословия...
«...С вечной тревогой и безумной жалостью, понимая, что такой Дар Небес недолговечен, что всеми доступными средствами нужно стараться удержать, запечатлеть, считая бесценным каждый миг её существования, в этой немыслимой гармонии, завораживающей плавности поворотов, наклонов великолепной головы, заинтересованного мягкого взгляда, обращённого на тебя... Думать, что она где-то материально осуществит этот миг чуда её существования никем не приостановлен, ни на чём не зафиксирован, было невыносимо...»
«Чтобы сохранить! Чтобы сохранить!» — я написала сценарий фильма об Анне.
Зарубежное у нас принимали без энтузиазма. Но чудо! На студии научно-популярного фильма сменилась власть. Пришли незашлакованные талантливые, творческие люди. Они сказали:
«Завтра будет референт из Москвы, приходите, мы всё обсудим, и пожалуй будем запускать. Обговорите с пани Анной, доработайте до конца и вперёд!..»
Боже, с каким стыдом и болью я читаю и перепечатываю эти странички. Девочка святая, она не знала что такое около-кинематографические баталии, то, что «зарубежные герои» неугодны даже в документальных лентах, но главное — в её светлую пушистую голову прийти не могла мысль о той первобытно злой зависти, которую годами вскармливали и питали к ней, её очарованию, той любви, которая неслась к ней со всех сторон, со всего мира, к тому, что она — это Она, Дочь Неба, а они, увешанные званиями и орденами, по достоинству и таланту заслуженные, никогда, никогда! не будут любимы так, как Она!..
Я бы очень хотела, чтобы теперь в невесёлую минуту эти слова снова попались на глаза того, почти всемогущего секретаря Союза композиторов, которая своим негодующим голосом: «Опять Анна Герман? Опять Она? Сколько можно! Куда ни кинь — Анна Герман! Своих что ли нет?»... — разметала, превратила в прах многолетние мечты и надежды Анны, и на бесконечно долгие годы лишила нас возможности увидеть Её, «как в жизни» разговаривающей, поющей по ходу небольшой ответной экскурсии русских друзей в Варшаву, в простой, естественной для неё обстановке.
Дочь русских немцев... В 1983 году на радио среди других писем «Для Анны» оказалось письмо В. Бажановой:
Ах, Анна, Анна! Нам тебя живую
Необходимо видеть каждый час,
Любимую, желанную такую,
И голос твой необходим для нас.
Мы, засыпая, слышим твоё пенье,
Пластинки все скупили что могли,
Ты — не кумир, ты наше восхищенье,
Ты лучшее творение земли.
И ещё несколько слов. Дорогой Артур, Ваша книга об Анне Герман — большая удача. Поздравляю Вас за труды, преданность семье, страшные волнения и великолепную журналистку. Особенно монументальны вступление и финал.
Благодарю, поздравляю, желаю здоровья и успехов,
Лия Спадони»...

 

ИРМА МАРТЕНС О КНИГЕ «АННА ГЕРМАН» АЛЕКСАНДРА ЖИГАРЁВА

Письмо от 7 декабря 1989 года, написано мне на немецком языке. Выделенные мною курсивом слова написаны в письме по-русски: «...Что он пишет, неправда. Без меня насочинял. Когда мы жили в Азии? Где я познакомилась с Женей?.. Всё, что в книге написано — брехня. Сейчас идут переговоры с издательством «Искусство», и книгу я не разрешаю переиздавать. Перевод в Польше также не будет напечатан...».

 

Об издательстве  ❀  О журнале «Анна Герман» ❀  О рекламе ❀  Заказать рекламу ❀  О журнале «Сенатор»