ТАЙНЫ БЕЛОГО АНГЕЛА

Текст статьи

Тайны Белого Ангела... 21 августа 2009 года я разбирала ненужные бумажные холмы и откуда-то сбоку выпорхнул веер обветшалых листочков. «Кто вы?» — хотела я их спросить, но едва заглянув в них, почувствовала знакомую речь, стройные фразы… Это было живое дыхание Анны Герман, как письмо от неё, через 27 лет мертвящей разлуки.
Боже! Как это могло случиться? Непостижимо...
Тайны жизни и творчества Анны Герман...
Я годами ждала какого-нибудь знака, звука, чего угодно, но говорящего о том, что я могу обратиться к ней, что буду услышана, принята...
Эта вековая невозможность объяснения терзает меня неустанно. Ничто в этом мире смещённых категорий времени, пространства, сна, действительности, фантазий, идей уже, казалось бы, неспособно удивить... Но эти совершенно реальные листочки, таящие присутствие Анны... Откуда? Каким образом? А-а-а-а, те-ле-фон!.. Анна часто звонила мне. Она назначала мне время встречи или просто долго-долго мы говорили, вернее, она рассказывала о себе, о свих делах и делилась со мной в ночные часы своим внутренним миром — невзгодами и радостями. Я тогда была журналистом Ленрадио.
Да! То был XX век, почти 40 лет назад.

 

 

В 1964 году на Международном фестивале эстрадной песни в Сопоте польская певица Анна Герман исполнением песни Катажины Гертнер «Танцующие Эвридики» завоевала первую премию, и на некоторое время исчезла из поля внимания воспалённых поклонников. Песня «Танцующие Эвридики» звучала повсюду, а сведения об исполнительнице сводились к краткому: «Международная звезда, что вы хотите, гастролирует где-нибудь...»
И вдруг в киоске на углу Невского и ул. Бродского я покупаю журнал «ПОЛЬША» с портретом невероятно истощённой, но с громадными сияющими глазами и счастливой улыбкой, Анны Герман на обложке. Спешно нахожу статью и читаю: «О, ужас!» — о катастрофе, постигшей её в Италии, и чуть не лишившей жизни. Только сейчас, через 3 года непрерывных страданий и двухлетней реабилитации, она едет на свои «первые» гастроли. И едет она в СОВЕТСКИЙ СОЮЗ.
«Я должна говорить с этим человеком!» — властно и внятно произносит кто-то в моей груди.
Ждать!
И она явилась. Тайны Белого Ангела...
Цветы распускались как сумасшедшие. Бушевала весна. Сияли млечно-розовые афиши «ПОЁТ АННА ГЕРМАН». Всё было полно ожиданием вернувшейся Эвридики.
Слова, которыми можно описать впечатление от её внешнего облика, ушли из сегодняшнего языка. Она была на вершине мировой славы. Победив нечеловеческие испытания, претерпев невозможное и преодолев неодолимое, она возвращалась в мир, увенчанная высоким страданием, преисполненная жаждой жизни и служения людям.
Она была очень высока и стройна, и вряд ли кто мог догадаться, что её тело после той аварии буквально заново сложено хирургами. И позвоночник, и обе руки. Медицина редко встречает случаи, когда глубоко травмированный человек, испытывая глубокие страдания, функционирует как бы «над болью». АННА ГЕРМАН была ТАКИМ ЧЕЛОВЕКОМ!
Тогда, почти опьянённые радостным восхищением, мы не могли сознавать того, что Анна Герман дана нам во спасение. Она приходила как наделённый высшей силой миротворец, душеспаситель, высший духовный авторитет, проясняя сознание, очищая души, предотвращая нас от той безжалостной бесчеловечности, к которой мы катимся сейчас с пугающим ускорением. Залы были разными, но результат почти всегда один. Казалось, что самую проникновенную высокую кристальную ноту подают Анне откуда-то сверху. Устанавливалась особая, почти неведомая ныне, атмосфера Анны Герман, атмосфера благодати.

Тайны Белого Ангела... И обновлённые необычным переживанием люди нравились себе именно такими, как в атмосфере этого зала, этой ауры, где они становятся Лучше. Появлялось ощущение, что между слушателями возникает негласный уговор — держаться своего обновления, этой свободы в груди до следующего приезда Анны. Не подводить её, не рвать это защитное золотое полотнище — держаться! И многие «держались», долго держались. Вера в Анну бала очень велика.
Я всё это наблюдала, исполняя таинственный приказ внутреннего голоса: «говорить с этим человеком!». И получив от редакции «добро» на запись беседы с Анной, — автором вышедшей в Польше книги «Вернись в Сорренто», я с трепетным ужасом отправилась на задание. То был первый концерт Анны в Ленинграде в театре Измайловского сада. Не объясняясь с администрацией, я сразу села в зал. И... испытанное мною было подобно встрече с доброй стихией. Такого я ещё не видела и не слышала никогда. ВСЁ ИНОЕ!!! Внешность! Исполнение! Поведение! Общение!.. Высокая простота и изысканность. Таких исполнителей сейчас не увидишь на нашей сцене. Почти солнечные светящиеся и греющие лучи, наполняющие зал. Глубина возникающей тишины. Паузы. Бури восторга. И — голос!!! Нездешний. На пиано он уходил и растворялся там, откуда наверно и пришёл. Душа была полна.

 

 

Я подошла к гримуборной, у двери толпились люди. Я прислонилась к стене. Неожиданно дверь приотворилась, в промежутке появилась чья-то рука и поманила меня: «Лия, иди, Аня зовёт». То была Лидочка Дубинина — музыкальный редактор Ленинградского телевидения, сопровождавшая Анну. Я пришла в ужас: меня звала небожительница!
Я шагнула, но большие кусты букетов, за которыми Анна была не видна, преграждали мне путь. Тогда Лидочка, волевым движением, взяла меня за плечи и вставила меня в какую-то невидимую тумбочку у Анниных ног. Мы оказались глаза в глаза. И дальше тишина — то была «встреча»! С этого мгновения и начался мой разговор с «этим человеком», который письменно и устно длился почти 8 лет.

 

 

Тайны Белого Ангела... Анна сидела в таком изнеможении, после трёх «бисов» подряд, нежные вьющиеся локоны как-то растерянно рассыпались, руки бессильно свисли со стола, — что терзать её расспросами было по меньшей мере бессердечно.
— Я пойду? — сказала я. — Вас мучить просто невозможно...
— Останьтесь! — почти шёпотом сказала Анна. — Когда там будет в другой раз?..
После паузы она произнесла:
— Вы говорите со мной как доктор, так что давайте, заводите вашу «тарахтелку».
Голоса у Анны почти не было. Я проверила «тарахтелку» и оказалось, что такой уровень звука она не берёт. Я была в отчаянии. Сколько ни крутила, ни трясла, воспроизведения не было. И опять! Мне (уже нам) помог какой-то тихий ангел. Анна говорила и говорила. Я не сдаваясь, не признаваясь, записывала и записывала, ни единым словом не понуждая измученного человека говорить громче. В итоге всё записалось прекрасно, каким чудом — я не узнаю никогда. Эта запись прошла по многим радиоэфирам, потому что большие, содержательные интервью Анна давала преимущественно в нашем городе.
Наиболее удивительным было почти родственное единение аристократки духа, изысканной звезды эстрады (в 1964 году признанной американской Апполонией, «лучшей певицей мира») с трудовыми коллективами «Электросилы», «Кировского завода» и других предприятий. Необычайная, почти неземная женщина, преисполненная редкой прелести и внутреннего благородства, обращалась к «массам» с такой непривычной для них искренней радостью и доверчивой простотой, что у многих почти сразу наворачивались слёзы. Таким отношением к себе трудовые люди были явно не избалованы... А высокогорный воздух, принесённый Анной, был так чист, доверие этой необыкновенной певицы настолько возвышающим, что люди поднимались в собственных глазах. Ничего ещё не было безнадёжно потеряно, все были добры, молоды и красивы!
Я каждый раз диву давалась, когда по праву корреспондента радио, в антрактах или позже, задавала людям вопросы о их впечатлениях об АНЕ, АНЕЧКЕ, АННУШКЕ...
«Какой тонко чувствующий народ! Как всё точно!» — думала я.
Группа молодёжи наперебой, с восхищением: «Вот ведь полька, а какая своя!»
Пожилая женщина: «Никогда такого не испытывала, как будто в душу тебе смотрит. Хочется лучше стать, правда. Помочь ей в чём-то хочется».
Мальчик: «Так интересно. И споёт, и расскажет, я теперь польский обязательно изучать буду. А вдруг в Варшаву поеду!?»
Сопоставлять Анну Герман с коллегами из развлекательной эстрады почти неуместно. Она из всенародно избранных святых, кто самоотверженно отдавал себя высокому служению, таких как Ксения Петербуржская, Мать Мария... Она из таких. Великомученица, блистательная и кроткая, до какой же степени она любила людей, чтоб изо дня в день, преодолевая неизбежные после катастрофы в Италии (46 переломов и обширная рана на голове!») боли, поднимаясь над ними, выходить на сцену, вынося и принося радость людям, умиротворение и веру в себя, терпение и мужество, титаническую силу воли, способность надеяться, верить, ждать и быть счастливыми.
Тайны Белого Ангела... Её орудием была великая самоотверженная любовь к людям, не испытывая которой, она бы не позволила себе выйти на сцену. И бывали времена, особые дни, ослепительно наполненные её доброй силой концерты, когда люди осознанно вставали под её знамёна, предотвращающие от душевной чёрствости, глухоты и жестокости того, от чего сейчас мы так страдаем. Как не хватает нам её сейчас! Как мы нуждаемся в ней!
Она так хотела всем добра, так страстно и всей душой принимала зрительный зал в свои объятия, что многие испытывали эйфорию, где без болезней, недовольства собой они дышат полной грудью и живут полной жизнью.
При магической власти над залом, в её песнях были интонации заговора от боли и печалей, и как благодарно люди впитывали эти добрые слова. Все были так захвачены певицей, что никому не приходило в голову, что Анна Герман — Миротворец, Душеспаситель, что она послана нам во спасение, что самые высокие проникновенные ноты ей подают откуда-то сверху, и она нежно окутывает ими зал. То была атмосфера Анны Герман.
Когда Анну спрашивали о секрете того поразительного контакта, который она с первых песен устанавливает с залом, она отвечала:
— Я выхожу с огромным уважением к людям. Я люблю их... Вот отсюда всё и происходит!
То была святая правда.
Тайны Белого Ангела... Неправдоподобно совершенная, с дивным лицом, красоту которого передавало милое, доброе, приветливое выражение окружающее его как лёгкое светлое облачко, она вызывала всеобщую непреодолимую симпатию. Её власть над залом была грандиозна. Она обладала могучей целительной энергетикой, и так страстно, всей душой принимала зал в свои объятия, что каждому казалось, что она обращается именно к нему, и концерт становился незабываемым событием его личной жизни. Анна просто вошла в духовную плоть нашего народа. На концертах Анны в залах устанавливалась никогда и нигде не бывшая атмосфера благодати. Души распахивались. Люди были счастливы с ней, и оторваться, проститься после концерта просто-напросто не находили в себе сил. Всё бродили, шептались, расходились, снова сходились... и когда это происходит под кронами Михайловского замка — это так прекрасно.

 

 

Тайны Белого Ангела... На гастролях Анна была предельно загружена, и перед встречей необходимо было детально договориться. Я безвыходно сидела дома в эти счастливые дни и ждала звонка. Всегда ждала. Звучало это приблизительно так: «Лия, подождите немножечко, меня опять куда-то увозят» или «Лия, придётся перенести, меня опять тащат в посольство. До завтра. Хорошо?».
Завтра опять не получается и я снова жду. Но вечерами... еду с ней на концерт, или с ней с концерта. Счастливейшие вечера XX века!
Казалось, что Анна готова расходоваться на концертах дотла, безоглядно, иногда полностью отбрасывая инстинкт самосохранения. Временами переутомление доходило до такой степени, что при взгляде на неё, сидящую окаменело–спокойно, без кровинки на лице, в ожидании автобуса, хотелось вызвать «скорую помощь». Не выдавая своего состояния, она держалась подчёркнуто прямо (возможно, чтобы не упасть!), всю дорогу молчала. И только её почти беззвучное «спокойной ночи» я слышала на прощание. Но проходил час, другой, её усталость постепенно отступала, а сон не приходил. После многочисленных тревог и переживаний концерта, Анне было необходимо умиротвориться, выговориться... и тогда она набирала мой номер (так было в 1975 году) и я слышала:
— Лия, я подумала, может, Вы ещё не спите...
И я замирала у телефона почти молча, не в силах прервать дивный поток её взволнованного, трепетного щебета. Боже мой, с каким самозабвением она относилась к своей работе! Я была настолько поглощена её голосом, почти реальным присутствием, что мне казалось, что я ничего не записывала. Стол был далеко, никакой бумаги не было! Но нет! Оказывается, засыпая, я ещё и ещё раз прокручивала в памяти услышанное и записывала сказанное на случайных ЛИСТОЧКАХ. Да, да... как сомнамбула, рефлекторно повторяя по памяти её речь, записывала её на листочках. Вот на этих самых, которые держу сейчас в руках. Вот тогда и началась по-настоящему наша полуночная связь.
Что же волновало, тревожило, не давало Анне уснуть тогда, почти 40 лет назад? Допустив из соображений формы некоторую правку, я не изменила ни единого слова Анны Герман.
…Однажды она позвонила мне непривычно рано.
— Лия, скоро концерт, а меня сейчас всю вырвало…
Концерт был праздничный, какой-то молодёжный, в 12 часов дня. Анна приехала. Перед её выходом я стояла в зале, замирая от ужаса. Величественно и внешне абсолютно спокойно Анна подошла к микрофону, сказала несколько милых приветственных слов и запела «Когда цвели сады». Овации! Пронесло. Даже нервные требования администрации в повышенной подвижности и весёлости были полностью удовлетворены. Войдя в гримуборную, Анна развернулась и спросила:
— Лия, я Вас очень разочаровала?
— О чём Вы говорите? Я вообще не понимаю, как Вы держались?..
Анна была на четвёртом месяце беременности.
Вышли к автобусу. Кругом как всегда толпа, Анна села. К ней потянулись руки за автографами. Ведущая сказала: «Заготовь карточки заранее и раздавай».
— Ну что ты, — сказала Анна, — им же приятнее так, зачем?..
Но в автобусе произнесла:
— Ненавижу вот так сидеть, все смотрят как в зверинце.
Заговорили о предложенном мной сценарии — «НАША АННА ГЕРМАН», который был равно одобрен и Ленинградской киностудией научно-популярных фильмов «Леннаучфильм», и самой Анной Герман. Я изложила дополнительные подробности, Анна согласилась. Миновали Казанский Собор молча.
— ...Я ничто — сказала я. — Я Вас обманула. Я просто больная. Я неполноценна.
Анна страшно растерялась:
— Но как? Временами одно Ваше слово...
Ехали по Невскому проспекту, но я как в тумане ничего не видела, даже Анну не видела почему-то. Все устали. Реакции были сбиты... Трудный был вечер. Доехали до Октябрьской гостиницы, простились, я вернулась домой.
В половине двенадцатого звонок:
— Лия, подумала, что Вы, может быть, не спите, и решила пожелать Вам спокойной ночи. Меня страшно огорчило то, что Вы мне сказали...
Она стала меня утешать (измученная).
— Вы знаете, иногда медицина ошибается, это может длиться долгие годы, а потом человек находит интересное дело и всё становиться хорошо. Вы меня спросили, там после концерта, хочу ли я ребёнка, я сказала, что экстаза не испытываю, но мы с мужем решили, что нужно всё испытать... Так вот, чтобы доказать своё доверие к Вам, искренность, я сейчас скажу: я не хочу жить, поэтому мы решили, что может быть ребёнок привяжет меня...
О чём говорили дальше, я не помню...
Нет, нет, вот о чём. Я сказала, что ей надо жить в России, что она переросла маленькую страну, которая её душит.
— Никогда! В России я жить не смогла бы. Россия причинила мне, всей нашей семье столько зла, что ни я, ни мама не можем этого забыть. Мы душой русские. Бегаем на русские фильмы, читаем русские книги, а вернуться никогда не могли бы. Когда мы уезжали из Джамбула — нам вслед камни бросали. Отца расстреляли, вся семья погибла, мама специально второй раз вышла замуж (фиктивный брак — Ред.) за поляка, чтобы спастись. В школе меня били... Польша моя вторая Родина, которая дала мне всё. Но вот странность... Приезжая в Союз я волнуюсь гораздо меньше, чем на других гастролях. Я волнуюсь, но это какое-то спокойное волнение. Я не знаю, что меня ждёт, как будут проходить концерты, как я буду петь, но я знаю, чего можно не ждать, не опасаться... Бестактности, циничного любопытства, провокационных вопросов журналистов, постоянного ожидания каких-то выпадов со стороны публики, отношения к себе как к товару. Это я знаю. И, кроме того, я просто люблю Россию, ЛЮБЛЮ! Здесь я испытала прекрасные моменты творческого понимания, человеческого общения. Может быть, поэтому в моём характере есть что-то русское...
Тайны Белого Ангела... На следующий день, когда был вечерний концерт, я пришла к ней днём, чтобы связать её по телефону со студией «Леннаучфильм». У неё сидел администратор. Разговор шёл всё о том же Минске, о котором она говорила мне в ночь. О том, что ей придётся выступать в цирке, на арене, от чего она в муках пытается отказаться и просит заменить площадку. Со скрипом администратор удалился. Вместе пошли звонить из коридора. Позвонили — объект ушёл. Вернулись в номер. Пришла горничная, принесла богине жареную картошечку. Ни помидоров, ни огурцов к картошке не было.
— Поделимся, Лия?..
Стала есть.
— Вот вы, Лия, что-то там говорите о репертуаре, но ведь если бы я пела то, что Вы хотите слышать, и то, что я сама хочу петь, меня бы больше никто слушать не стал. Я принесла на наше телевидение две песни, с настоящей поэзией, мне сказали: «Кому это нужно?». Но я, конечно, пою то, что мне нравится... дома, Збышеку, а там только то, что скажут.
Тайны Белого Ангела... Я ведь весь репертуар делаю на свои деньги. Одна аранжировка стоит пол-месячной зарплаты мужа. У меня ведь ничего нет, ни покровителя, ни денег. Тайны Белого Ангела... Конечно, я могла бы выйти за того, кто бы мне всё устроил, но я предпочла своего Збышека, тогда бы я была не собой... Вот Вы говорите о моём «знаке», так вы сказали. Так что мне с ним делать, если у нас равенство, и даже если удаётся вырваться на какой-то уровень, денег всё равно не хватит. Всё нужно делать самой, ничего не остаётся для творчества, посмотрите руки какие. Это в большой Европе несколько пластинок могут обеспечить всю жизнь, а тут, чтобы иметь свой ансамбль, мне нужно метаться и никогда не видеть своего Збышека. Ну, может быть, я бы полтора года так выдержала. Вот сейчас, еле, еле собрала музыкантов на лето заработать. Так я им чемоданами кофе носила, чтобы они не заснули. Разве это работа?..
— А прорепетировать в гастролях какая-то возможность есть?
— Что Вы?! Куда там! Основная репетиция — это когда незадолго до того, как пропоёшь первую ноту, ходишь, думаешь, молчишь, иногда переворачиваешь всю свою жизнь, чтобы найти в песне столько сторон, и такую общую правду, чтобы она, оставшись своей, стала всеобщей. Но и это ещё не главная репетиция, а главная — вся жизнь. Как ты любил, с кем дружил, чем волновался, кому помогал, как ты поступал в том или ином случае… Всё... На сцене не скрыться. И если ты становишься дурным человеком — контакт со зрителем изменится, даже если при этом возросло твоё мастерство. Кажется, это называется «душевной гигиеной». Выйти к зрителям, душевно не подготовленным — за это в тюрьму сажать надо…
Меня мучила мысль об общем отношении Анны к России. Хотелось как-то сгладить её былую боль, и я бестолково, сбивчиво стала рассказывать ей о лучших людях нашего города, и конечно начала со своего любимого режиссёра, человека большой души и таланта — Александре Афанасьевне Пасынковой, которая была плоха одним — правдивостью!
— В 100 лет она обрела новую жизнь, — смеясь, сказала я.
— В 100 лет? — выходя из задумчивости, спросила Анна.
— Да, ей было за 90. Объездила пол-Европы, мудра, знает всё и вся, и говорит, что выше и шире русского характера в мире не существует...
Анна слушала, прошла мимо меня в другую комнату, я спросила:
— Вам не хватает любви?..
Она, расслышав, не расслышала.
— Вы чувствуете себя чужой в этом мире?
— Да. Я всегда чужая. В Польше — русская, здесь — полька. У меня нет Родины, я везде чужая. И рост... я же на всех танцах у стеночки стояла. Хорошо у меня сейчас муж высокий.
— Но Анна, вы так гармоничны. Это мы недоросли, а Вы переросли. Вы равны Вашему внутреннему масштабу, ведь на сцене это так ясно!
— На сцене 2 часа, а остальные 22 надо жить...
Я ушла раздавленная. Немыслимо. Но эта, насколько это вообще реально, на сегодня почти счастливая женщина, у которой есть все — музыка, любовь, дай Бог ещё укрепится и здоровье, вызывала у меня безумную жалость и страстное желание помочь. В чём? В «СВЕТИТЬ КАК МОЖНО ДОЛЬШЕ».
В этом смысле изумительно точны слова Анастасии Цветаевой: «Мы входим в зал. А она уже стояла — сама ДУША ЖЕНСТВЕННОСТИ! В каждом движенье! В неуловимом опускании головы, Действующем, как начало улыбки. Тенью за ней — тайна её катастрофы. Тайна её возрождения. Страх за неё. СТРАХ БУДУЩЕГО».

 

 

Тайны Белого Ангела... Однажды я увидела на её столе какое-то странно угрожающее, без подписи и адреса, «чёрное» письмо.
— Что это за кошмар? — спросила я.
Анна не могла остановить рыданий и выйти из ванны. Появлялась, промакивая заплаканное лицо, и скрывалась снова.
— Посмотрите сами — единственное, что она могла сказать мне сквозь слёзы. Я посмотрела. «УЛЬТИМАТУМ»! На грубой бумаге, громадными злобными буквами было изложено, преисполненное змеиного сарказма, условие «группы бывших поклонников», текст: «Уж если АННЕ ГЕРМАН угодно было иметь полную семью и выйти замуж, то рождение ребёнка они проклинают и не допустят…». Дальше шли угрозы и какой-то мистический бред.
Повеяло чем-то жутким. Вспомнилась катастрофа...
А Анна? Как она это вынесет? Скоро концерт!..
Анна плакала страшно. Но стоп. Приближалось время концерта. Ни жалоб, ни страха, единственная фраза, которую она произнесла: «Я выхожу с открытым сердцем. Как же я буду петь, когда они такие!?» О собственной безопасности — ни слова.
Горничная, которая всё это видела, вместо того, чтобы поехать с Анной на концерт, и сесть на лучшие места — ПОБЕЖАЛА ЗА АНЮ В ЦЕРКВИ МОЛИТЬСЯ.
И это был не единственный случай. Наверно, то были зачатки коррупции. Дежурных в коридоре время от времени подкупали. И прощай краткий отдых и прощай спокойное самочувствие на сцене. А сколько сомнительных людей крутились вокруг неё самой (а ныне вокруг её имени — Ред.) и её гастрольными поездками по стране, совершенно чужие люди, не связанные с её выступлениями, но непременно поправляющие свои финансы за счёт продажи контрамарок, различных буклетов, цветных плакатов и афиш с её портретами...
На следующий день был один концерт, и можно было поговорить о сценарии. Я пришла и застала её такой мягкой, милой, устало-тихой, что, не выдержав, мгновенно выхватила фотоаппарат, и когда она пристроилась в кресле со сценарием, начала её снимать. Как она морщилась! Как отстранялась!
— Лия, не надо, меня даже на концерте щелчок может совершенно сбить. Не надо, я не могу читать!
Отстранялась, но когда видела наведённый объектив, принимала позу: «А как же, нельзя же совсем так...»
В комнате было душно, полутёмно, наверно ничего не получилось, но когда, вынося цветы, она задержалась в проёме двери, как всегда, «уходящая, в прощальном полуобороте сейчас растворюсь», я щёлкнула её несколько раз и, надеюсь, эта фотография будет горестно согревать мои бесконечные зимы.
Тайны Белого Ангела... Читала сценарий. Замечаний не делала. Программ не диктовала.
— А как Ева Демарчик? (см. Досье — Ред.)
— Все время ездит по Польше с ансамблем! Никакой личной жизни.
— Да, кстати, что у вас произошло с Катажиной Гертнер?
— Так, ничего, просто она написала такую статью, в которой говорила, что я «устарела». Вообще она такая женщина, которая угадывает все самое модное. Очень осведомлённая: у неё пачки нот со всего света, и она быстро, используя чужое, откликается на то, что становится модным. Ведь с «Эвридиками» её хотели судить за плагиат, потому что настоящим автором был другой человек, а она только своё имя поставила. Но она выкрутилась, быстро отдала композицию в чью-то пользу, «подарила» что-л... Написала поп-оперу для органа в церкви, вообще… она такая ловкая, такая ловкая...
— Знаете, Лия, мне бы не хотелось уличных сцен, в толпе, знаете, лучше в интерьере дома, в гостях, в студии. Маленькая экскурсия по Варшаве... Я и Варшавы-то не знаю... Нет, нет, к маме тоже не надо, я с ней бываю не собой. А здесь естественность самое главное — правда?..
— Вообще я Вам сейчас скажу, почему нас с мужем так обрадовал фильм. Наверно мне скоро надо будет придумывать что-нибудь другое, только не концертную сцену. Ведь в Польше у меня концертов нет. Вы не увидите концерта Анны Герман. Я делаю программы на радио, телевидении, снимаюсь немножко...
Мне уже 38 лет. Не могу же я постоянно оставаться на сцене. Сейчас любят молоденьких, 20-летних, таких знаете, с распущенными волосами... За границу их посылают, а меня уже не пошлют...
Говорила это как-то убито, смиренно и горько. Я разрывалась от беспомощности и сочувствия.
— Вы наверно не понимаете Анна, Ваша скромность Вас туда не пускает, Вы не хотите знать Вашего действительного значения. Ведь на Вас ходят как в церковь. Человек в Вас преобладает над певицей, несмотря на голос… и на сегодня это всеобщая жажда. Все жаждут Человека!
— Лия, спуститесь на землю. Я знаю, мне это пишут... Вот и здесь мне девушка с фабрики подарила книжечки, там тоже... Вот здесь на меня идут потому — что я иностранка, а если бы я здесь жила, как Вы говорите, наверно, то же самое было бы...
Я уходила почти в отчаянии. Разговор строился как-то иначе и многословнее, но наверно интонация была настолько горькой, что в дверях Анна всё спрашивала — «Я Вас очень расстроила?» — а я мычала. Кажется, это было после её разговора с этой дрянью из «Ленконцерта», которая ухитрилась ей сказать: «Кончайте Ваши капризы, или уезжайте к себе в Польшу».

Тайны Белого Ангела... Капризом называлось её нежелание петь в цирке, в Минске. Предыдущую ночь она позвонила мне и сказала:
— Я сегодня пережила оскорбление, какого не получала в жизни. Пани Марина, которую я знаю уже 10 лет, сказала мне такое... Так Вы же знаете мою историю с Минском, когда вот уже три дня я прошу, чтобы она заменила цирк, ведь там меня люди видеть не будут. Ползала будут возвращать билеты, у меня уже один раз было так, люди приходили и просили: «Пусть она хоть немножко к нам повернётся...». Я же всё это для людей просила, всё из-за любви... Почему же они о своих людях не думают?..
Вот после этого я чувствовала себя вдесятеро беспомощней. Выхода мне виделось три: деньги — их не будет, покровитель (лично заинтересованный) — его тоже не будет; и… внутренний настрой «я несу своё дело», не Анну Герман я защищаю и не её предлагаю, а Дело, которое нужно людям и которое дано нести мне — Анне Герман. Но я чужда фанатизма. Тогда я буду не собой! (её коронная фраза!).

 

 

Кажется, в тот же вечер я привела на концерт Г.А. Рудакова из «Леннаучфильма». Было много суеты, путаницы, Соня, которая пошла с нами, без малейшей на то необходимости купила билеты с рук, и в итоге все «приглашённые» сидели на её местах. Рудаков молчал, «приценивался», я была плоха, страшно переживала за ход концерта и неумеренно дёргалась. По окончании пришли за кулисы. Анна была в тонусе, оживлённая как никогда, очень быстро вошла в контакт с Г.А. Рудаковым, и тут же где-то в первые 15 минут разрешила все проблемы вплоть до приезда в Польшу.
Тайны Белого Ангела... В коридоре Геннадий Анатольевич мне сказал:
— Но как трудно всё это пробить, если бы Вы знали!
Вместе сели в автобус и поехали в гостиницу. Рудакова посадила рядом с Анной, сидела за их спиной и на фоне бегущего Невского видела её милый профиль. В номере она принялась угощать нас арбузом. Что-то роняла, нагибалась:
— Не надо, Анна.
— Надо, физический труд ещё никому не навредил, — и стала звонить по телефону с выяснениями записи на телевидении, сразу же всплыла масса неувязок.
Пошла по коридору кого-то уговаривать, кого-то успокаивать.
— Но это же дело администратора!
— Ах, пока его отыщешь...
В номер вернулись к арбузу. Анна его разрезала, наконец.
— Харакири, в Польше я видела фильм «Кровь», так все почему-то видят там только ужас, кровь, а ведь такой прекрасный фильм, такие мысли...
Стали выяснять вопрос с Ленинградской натурой. Какие места видела, где бы хотела сняться...
— Ничего не видела. Ни разу. Только дорогу на концерт и обратно. Я же на улицу выйти не могу...
Она позвонила Лидочке, попросила её, чтобы меня включили в телевизионный список.
Ушли. Хорошо простились с Рудаковым... Хорошо поговорили на остановке.
На другой день проснулась в упадке, долго не могла встать. Не могла собраться с моральными силами для похода на телевидение. Когда же собралась и приехала — пропуска на меня не оказалось. Вернулась домой. Через два часа зашла Соня, и застала меня в сине-чёрном состоянии.
— Ах, эти темпераментные итальянцы. Я бы наверно уже не могла так увлечься! Ты сохранила детскую душу. Не убивайся, наверно, просто забыли выписать пропуск специально.
— Почему? Всё очень просто. Вчера мы обо всём договорились, и больше я Анне не нужна.
— Вот как ты думаешь?..
К полуночи звонок. Соня подходит к телефону и в трубку испускает дикий крик:
— Анна Герман?!
Анна, многократно натыкавшаяся на телефонные расспросы соседей, решила одним словом всё пресечь.
— Лия, Вам что, нехорошо? Почему Вы не пришли на телевидение?
— Я была, меня не пустили
Пауза. Я ей потом ещё раз говорила...
— Но ничего, главное — запись.
— Всё хорошо, быстро записали, но позже опять вышла неприятность.
— С музыкантами?
— Да,
— Из-за денег?
— Да. Но я потом всё уладила.
— Небось, отдала им свою ставку?
— Ну...
На другой день они уезжали. Мы договорились о том, что я прихожу забрать сценарий и проститься. Я пришла. Всё кругом бегало и суетилось, а мы молча постояли на широкой ступени крыльца.
— До лета, Лия?
— До письма Анна!
Гудок автобуса. С Богом!
Для меня началась зима — ведь уже почти 30 лет как нет с нами Анны Герман.

 

Актриса и пианистка, окончила Высшую театральную школу в Кракове. С 1962 года выступала в наиболее известном краковском кабаре «Пивница под Баранами». Слава Демарчик началась с выступления на Первом польском фестивале песни в Ополе (1963) и на Международном фестивале в Сопоте (1964, вторая премия), за которыми последовали гастроли во многих странах мира. В 1986-м Демарчик основала в Кракове собственный музыкально-поэтический театр.
Она выступала в жанре, который в Польше называется «спетая поэзия» и подразумевает решающую роль стихотворного текста и подчёркнуто скромное, камерное музыкальное сопровождение.
Демарчик сотрудничала с композитором Зыгмунтом Конечным, а с 1972 году с Анджеем Зарыцким. Текстами её песен, как правило, служили стихи выдающихся польских поэтов — Юлиана Тувима, Болеслава Лесьмяна, Кшиштофа Камиля Бачинского, Мирона Бялошевского. В репертуаре Демарчик также было несколько стихотворений Осипа Мандельштама. Для гастролей в СССР Демарчик подготовила программу на русском языке (те же стихи польских поэтов на русском). Критика и зрители отмечали выдающиеся актёрские способности певицы, а её манера выступать всегда в чёрном платье заслужила ей прозвище Чёрного Ангела Польской песни («Чёрные ангелы», польск. Czarne anioly — одна из наиболее известных песен Демарчик), а Анну Герман, как известно, называли «Белым Ангелом Польской песни».
Тайны Белого Ангела... Кавалер Ордена Возрождения Польши, удостоена и многих других наград.
 

 

ОТ РЕДАКЦИИ
Тайны Белого Ангела... Это были предновогодние концерты Анны Герман, они состоялись в Ленинграде накануне Нового 1980 года в БКЗ «Ленинград». Ведущей концерта (никогда не догадаетесь!) … была актриса из польского сериала «Четыре танкиста и собака» Пола Ракса, сыгравшая в этом фильме роль Маруси.
Стоит отметить, что запись этого концерта долгие годы хранилась в личном архиве Лии Леонидовны Спадони, которая была одной из малочисленных и доверенных подруг Анны Герман в СССР. И только в 2007 году она передала журналу СЕНАТОР копию записи предновогоднего концерта Анны Герман, чтобы мы могли распространить её для многомиллионной аудитории поклонников певицы, которые теперь с удовольствием слушают свою любимую певицу.

 

ФОТОГАЛЕРЕЯ АННЫ ГЕРМАН

 

 
СВЕТИТ ЗНАКОМАЯ ЗВЕЗДА

 

Об издательстве  ❀  О журнале «Анна Герман» ❀  О рекламе ❀  Заказать рекламу ❀  О журнале «Сенатор»