НЕИЗВЕСТНАЯ АННА ГЕРМАН

Вступление

писатель и журналист (родной дядя певицы).

Документальная повесть

К повести Неизвестная Анна Герман Анна Герман родилась 14 февраля 1936 года в Ургенче (Узбекистан), в семье российских немцев Ойгена Германа и Ирмы Мартенс. До десяти лет жила в Советском Союзе, а после переезда с семьёй в Польшу — во Вроцлаве, где окончила геологический факультет университета.
Уже в студенческие годы её музыкальность и голос обращали на себя внимание. В 24 года Анна начала выступать в студенческом театре «Каламбур», откуда попала в профессиональные ансамбли. Госэкзамен для артистов эстрады сдала так успешно, что ей была выделена стипендия итальянского правительства для продолжения музыкального образования в Риме.
Карьера молодой эстрадной певицы была стремительной. На фестивалях в Ополе, Ольштыне и Сопоте она получила семь первых премий (1964-65). Огромный успех принесло ей первое турне по СССР: 60 выступлений, быстрая популярность и первая пластинка большим тиражом. После этого — турне в Англию, США, Канада, Западный Берлин, снова в Москву, и в Париж.
В 1966 Анна с успехом попробовала себя в классической музыке: она записала пластинку с ариями из оперы «Тетида на острове Скирос» Доменико Скарлатти. В польском музыкальном мире это была сенсация...

Текст статьи

ОТЕЦ АННЫ

Неизвестная Анна Герман-3... Ойген Герман, отец Анны ГерманНеизвестная Анна Герман-3... Мать наша, т.е. бабушка Анны по отцовской линии, умерла от тифа летом 1923 года, когда моей младшей сестре Луизе был всего год. Нас осталось восемь полусирот, и в дом пришла мачеха. Старшие мои братья — Вилли, Ойген и Давид, а также сестра Берта либо работали, либо ещё учились и редко появлялись дома. Как Вилли, так и Ойген выучились бухгалтерскому делу в Хальбштадте, культурном и учебном центре меннонитов на Украине на реке Молочная, но призванием Ойгена была музыка.
B последний раз я видел Ойгена во Фридрихсфельде на Северном Кавказе, когда мне было девять лет. Мой старший брат Вилли помнит его лучше, и в его воспоминаниях можно найти не одну строку, посвящённую Ойгену:
«Он был создан для более терпимого, доброго мира. Дитя солнца и муз, он пел, музицировал, сочинял стихи и музыку к ним, приступил даже к сочинению драмы. Весёлый общительный нрав, богатство фантазий (также и в придумывании проказ, которые никогда не были злыми, но за которые его всё же наказывали) — он был надёжным товарищем и заводилой сельской молодёжи.
Спортивный, атлетически сложенный, он выигрывал каждую борьбу, не вызывая при этом никакой зависти. Девушки любили его, а он — их (что у такого рода людей очень понятно). Даже многие годы спустя меня спрашивали: что делает Ойген? Где он? Неизвестная Анна Герман-3...
Ойген был подобен молодому растению с огромными жизненными силами. Твёрдой руке опытного воспитателя следовало бы дисциплинировать его природные силы, подчинить их законам строгого труда над самим собой. Американская амплитуда возможностей, в том числе и в церковной сфере, со своими консерваториями и колледжами, могла бы обеспечить ему обширное образование.
— Я слышу хоры, каждую ночь я пою в хоре. И сейчас у меня в голове звучат могучие голоса хорала «Как олень трубит».
Он учился музыке, где придётся. Полгода — у опытного хормейстера. Потом устраивал праздники песни. В один такой праздник у нас остановилась семья Браун, знакомых отца. Они привезли с собой арфу, которая тут же непреодолимо заинтересовала Ойгена. Арфа в селе! Тогда такое случалось, если это село было немецким.

Рано утром, когда в доме ещё все спали, Ойген бесшумно вынес арфу в сарай, разобрался в её разноцветных струнах и... к утренней молитве с обязательной песней перед завтраком Ойген эту песню сопровождал игрой на арфе. В то время ему было 19-20 лет».
В 1929 году наш отец был арестован как священник и осуждён на пять лет лагерей. Через полтора года он умер в лагере близ Плесецка в Архангельской области, где сегодня ракеты стартуют в космос. Вилли и Давид (третий брат) нелегально перешли польскую границу и направились в Восточную Пруссию. Прячась от пограничного разъезда, оба пролежали некоторое время во рве, наполненном холодной дождевой водой. Давид заболел, и Вилли дотащил его до германской границы буквально на себе. Давид умер от менингита, и Вилли похоронил его в Хайлигенбайле (Маммонове).
В это опасное предприятие Ойген не был посвящён, так как был уже женат. Он работал бухгалтером фабрики-кухни на одном угледобывающем комбинате в Донбассе. Хора общины уже не было, музыкальные способности Ойгена оказались невостребованными, жизнь становилась безрадостной. Иногда Ойген заходил в клуб комбината, слушал, как пели-играли участники самодеятельности: советская действительность властно проникала во все сферы жизни. Но это были не его песни, не его музыка.
Постепенно Ойген был втянут в попойки начальства. Нередко он появлялся домой подвыпившим, и его жена Альма, дочь того регента, у которого Ойген раньше учился, необыкновенно красивая и любящая женщина, с глубокой грустью ощущала, как муж всё больше удаляется от неё и от маленького сына. Но она не знала, что он нужен той компании, чтобы сводить дебет с кредитом. И он это делал. Внезапная ревизия вскрыла значительную недостачу, и Ойген оказался перед неминуемым арестом. Неизвестная Анна Герман-3...
Придя домой, он, бледный и растерянный, собрал всё самое необходимое в портфель и сказал Альме, что должен немедленно уехать, но скоро вернётся. Он знал, что говорит неправду, но уйти нужно было как можно скорее. После этого она его никогда больше не видела…
Правонарушения, подобные тому, которое совершил Ойген, в то время наказывались двумя-тремя годами тюрьмы или лагерей. Но он хорошо знал, что его будут судить не как обычного растратчика: отец арестован как враг народа (хотя эта формула в обиход вошла несколько позже), два брата «предали социалистическую родину», Вилли теперь жил в фашистской Германии. Так что арест означал бы для него верный конец. Поэтому он решил перейти через горные хребты Средней Азии… и перебраться к брату. Оттуда он надеялся помогать и семье. Но всё сложилось иначе.
До отрогов Тянь-Шаня в Узбекистане дорога была длинная и опасная. Если бы он находился в розыске, то мог бы в любой момент услышать роковые слова: «предъявите документы», после чего его бы отвезли туда, откуда он приехал, но уже в наручниках и под охраной... До Узбекистана он добрался, но граница для него осталась недоступной. Тогда он решил устроиться на работу, чтобы иметь время изучить окрестности.
И тут, в отчаяния и в полном одиночестве, на краю света среди чужих людей, он случайно встретил молодую немку Ирму, с которой мог говорить не только на родном немецком, но и «по-голландски», то есть на Plattdeutsch — нижненемецком диалекте, которым Ойген тоже владел с детства. И какие дуэты они пели под аккомпанемент Ойгена на гитаре!
Неизвестная Анна Герман-3... Ирма с маленькой Анечкой справа, снимок сделан в школе в Ургенче (17 сентября 1937 года), где работала Ирма Мартенс-Герман... «У меня был хороший голос, — вспоминает Ирма в одном интервью, — но мне было далеко до него». Но этому голосу суждено было воскреснуть в дочери Ойгена и Ирмы — Анне, которая пронесла его далеко за пределы своих обеих родин.«У меня был хороший голос, — вспоминает Ирма в одном интервью, — но мне было далеко до него». Но этому голосу суждено было воскреснуть в дочери Ойгена и Ирмы — Анне, которая пронесла его далеко за пределы своих обеих родин.Неизвестная Анна Герман-3... Пусть символически, но отец и дочь - Анна Герман и её отец Ойген Фридрихович, встретились на странице журнала Анна Герман! В письме от 7 декабря 1989 года Ирма писала мне: Неизвестная Анна Герман-3...
«Мы с мамой жили в Чимионе под Ферганой на нефтепромысле. Я работала в школе. Однажды появился Ойген (она таки пишет: Eugen, не Евгений. — А.Г.), он работал в конторе. Мы познакомились и «поженились» (кавычки Ирмы. — А.Г.). Когда Киров был убит Сталиным, Ойген страшно запаниковал. Поговаривали, будто разыскивают убийцу (хотя убийца, Николаев, был известен. — А.Г.). Однажды местная телефонистка мне сказала: «Спрашивали вашего мужа». — «Зачем?» — «Так ведь Кирова убили!» — «Но что у моего мужа общего с этим делом?»
Затем мы решили бежать в Ургенч. Там Ойген работал в торговле, а я — в школе».
Город (или посёлок?) Чимион не упоминается ни в одном из известных мне интервью. Речь всегда идёт только об Ургенче. Однако в автобиографическом очерке «Воспоминания матери» Ирма подтверждает наименование этого посёлка, в котором она встретилась с Ойгеном. Об Ойгене она пишет следующее:
«Высокий, красивый, с серо-голубыми глазами и волнистыми волосами. Раньше был регентом хора. Он отлично говорил по-немецки, по-голландски (т.е. пляттдойч. — А.Г.) и по-русски. Он прочитал множество книг, знал наизусть массу стихов, пел, играл на гитаре и на скрипке. Узбеки его очень уважали».
Эти воспоминания Ирма написала на польском языке, и они были переведены на немецкий. Но свои письма ко мне она писала по-немецки, и я в них ничего не изменил. Немецкий был для неё не иностранным, а родным языком, на котором она говорила и писала дома, в немецкой школе села Великокняжеское (Краснодарский край, ныне входит в Ставропольский край — ред.) и будучи студенткой немецкого отделения Одесского пединститута.
…Но какова же дальнейшая судьба Альмы, первой жены Ойгена, а также их сына Руди в далёком Казахстане, куда они были депортированы из Украины уже без него?..
Когда Руди, названный в честь младшего брата Ойгена, был еже маленьким ребёнком, Альма после депортации сначала жила в ауле №7, который сегодня является частью казахстанского города Павлодар на Иртыше. Умелая портниха, Альма часто шила для заказчиков у них дома, и ей приходилось брать ребёнка с собой. Он был красивым, хорошо воспитанным мальчиком, очень похожим на отца. Затем Альма переехала в Ермак, также на Иртыше, и, что называется, вкалывала, пока не смогла купить домик и корову. Только-только выбралась она из самой чёрной нужды, как её арестовали и осудили на семь лет лагерей. Причина мне не известна — по всей вероятности, из-за Ойгена. Неизвестная Анна Герман-3...
Теперь мальчик снова оказался в ауле у бабушки и двух тёток с материнской стороны. Домик и корову пришлось продать, и когда Альма досрочно, через четыре года, освободилась, она опять оказалась у разбитого корыта. И опять швейная машинка «Зингер» строчила день и ночь.
В 1952 году Рудольф и ещё два немецких мальчика отлично закончили десятилетку, но золотых медалей им не дали — ведь они были немцами. Рудольф поехал в Семипалатинск, чтобы поступить в педагогический институт, но и там всем немцам сказали: «спецпереселенцев не принимаем».
Фрида Вольф, соученица и подруга юности Руди, которая сегодня тоже проживает в Германии, в Рамштейне, вспоминает: «После этого удара судьбы Руди был так возмущён, что поклялся стать акушером и душить каждого новорождённого немецкого ребёнка, чтобы уберечь его от предстоящих унижений и издевательств. Разумеется, это был лишь крик отчаяния».
Районо разрешило ему работать учителем математики в отдалённой сельской школе. В следующем году, после смерти Сталина, он снова поехал в Семипалатинск и сдал вступительные экзамены без труда. Альма, его мать, поехала с ним:
— Здесь я одна, а шить могу и там, чтобы помогать ему и быть с ним. Отсюда это вряд ли возможно.
Там, в снятой крошечной комнате, они жили четыре года. Он в своём углу выполнял свои студенческие задания, она в своём шила и утирала слёзы, вспоминая то счастливое время, когда Ойген учился у её отца дирижированию и когда они полюбили друг друга. Они поженились, хотя родители были против ранней женитьбы — им было всего по двадцать лет.
Руди окончил институт и получил направление в среднюю школу городка Аягуз недалеко от китайской границы. Вскоре он стал заведующим учебной частью школы, а затем и её директором. Неизвестная Анна Герман-3...
Альма всегда мечтала о том, чтобы женой Руди стала Фрида Вольф, так как знала её с детства и с Руди они были хорошими друзьями. Но как это в жизни часто бывает, всё вышло иначе. Он познакомился с одной пьющей женщиной, русской, которая и его пристрастила к спиртному. Она же его и «окрутила».
Когда он женился, Альма не смогла жить в этой семье. Она вернулась к своим сёстрам, опять портняжничала, пока снова не смогла купить домик.
Следует заметить, что в то время труд портнихи неплохо оплачивался, так как в торговле готовой одежды почти не было, а заказчиками обычно были состоятельные люди, которые могли расплачиваться деньгами и продуктами из закрытых распределителей, отсутствовавшими в торговле.
Когда Руди со своей женой (у них было уже два сына и дочь) снова вернулся в «родной» посёлок, где жила мать, Альма вскоре умерла: пристрастие Рудольфа к алкоголю окончательно надорвало ей сердце. Это было в 1977 году, когда Руди в школе №33 снова стал преподавать математику. Сам Руди умер в 1985 году в пятьдесят два года, пережив на три года свою сестру Анну Герман.
До самой смерти Альма была убеждена, что Ойген жив и что мы, его братья и сёстры, скрываем от неё его местонахождение. В действительности же никто из нас ничего не знал о нём. Если бы он прожил дольше, рано или поздно нам стало бы известно, где он находится. Во всяком случае, ни Ойген, ни Ирма за три года их совместной жизни не подавали никаких вестей о себе, что нетрудно понять. Правда и то, что он очень переживал за сына, но пути назад не было — это нам с Луизой рассказала Ирма во время своего приезда в Целиноград в 1975 году.
Берта и Ольга, мои старшие сёстры, которые придерживались традиционных христианских представлений о семье и браке, никогда не признавали Ирму женой Ойгена. «Его жена Альма», — говорили они.
Берта переписывалась с Альмой до самой её смерти. Альма, верующая женщина, была Берте гораздо ближе светски ориентированной, образованной и прагматичной Ирмы, с которой она почти не имела контактов. Но пение Анны Берта любила, особенно её лирические песни. Ведь Берта выросла под немецкие народные и духовные песни, которым осталась верна до конца жизни. В сибирском селе Солнцевка, куда война забросила её с семьёй из Украины, она организовала хор запрещённой общины евангельских христиан-баптистов и осталась его «матерью» до глубокой старости, даже когда подросли молодые, более образованные регенты. Неизвестная Анна Герман-3...
То же самое делала и наша сестра Ольга в Луговом, в Казахстане. Она занималась с детьми в воскресной школе, какую сама когда-то посещала в далёком детстве. Её несколько раз вызывали в райком партии, предупреждали и угрожали, требовали, чтобы она прекратила свою «антисоветскую деятельность». Но Ольга не дала себя запугать. Времена изменились, и она уцелела.
Подобным же было отношение к Ирме и у Вилли: после своего посещения Анны Герман и, надо полагать, Ирмы, он не стал приглашать её к себе. Ирма не скрывала своей обиды:
«Вилли, этот великий проповедник… был нашим гостем, но меня он к себе так и не пригласил... От так называемых христиан не идёт ничего честного, ничего откровенного, ничего утешительного. Рай только для них. Я тебе пишу, как оно есть».
Об этом высказывании Ирмы Вилли ничего не знал, и я ему о нём тоже никогда не писал. В своём письме от 11 августа 1976 года он пишет Луизе, нашей младшей сестре:
«Я только что написал письмо Анне в Варшаву и думаю о том, что Ирма, её мать, сейчас, наверное, находится в Волгограде-Сталинграде — она мне об этом писала. Приедет ли она снова к вам?
По договорённости с Анной Ирма сделала нам щедрое предложение: чтобы мы, Германы, с востока и с запада встретились у неё в Варшаве, так как у вас из этого, по всей видимости, ничего не выйдет.
Я сердечно поблагодарил её за это, но втайне сомневаюсь в возможности такой встречи и в том, смогли бы мы, как мы этого хотим, без помех и от всей души, с глазу на глаз — выговориться. Ирма тебе уже писала об этом? Анне я на это ответил, что хотел бы, чтобы и ты, и Артур об этом подумали, что мы на 1977 год снова должны подать заявление о поездке». Неизвестная Анна Герман-3...
(Луизе в 1977 году разрешили поехать в Варшаву только после четвёртого заявления, и я поэтому не осмелился подвергнуть себя таким мытарствам и унижениям. Мы были всё ещё людьми мечеными. — А. Г.)
«Из советского консульства вместе с отказом на предыдущее заявление пришёл ответ, что новое заявление на визу можно подавать лишь по истечении годичного срока. Что вы об этом думаете? Луиза, напиши мне, пожалуйста, считаете ли вы это дело перспективным?
Ирма посетила своё родное село Великокняжеское и пролила слёзы. Невозможно снова найти то, что потеряно навсегда».

Как видно из письма, наши отношения с Ирмой в то время были вполне нормальными. Они начали меняться после смерти Анны, когда в средствах массовой информации стали появляться публикации с некоторыми высказываниями Ирмы, которые и дали толчок к написанию настоящей книги.
Кстати, из нашей встречи тогда ничего не вышло.
…В те годы, когда маленький Рудик так остро нуждался в помощи, Берта со своими тремя детьми сама прозябала в крайней нужде: её муж погиб в заключении, Луиза и я тоже находились в заключении или только вышли из него, брат Рудольф в лагере умер, Ольга со своим мужем и тремя детьми также жили в крайней нужде и нищете. Никто из нас не мог помогать Альме. Ольга в течение полугода собирала для умирающего в лагере брата Рудольфа топлёное масло от козы, отрывая его от собственных голодных детей, но опоздала и казнила себя потом за это всю свою жизнь.
Ирма знала о существовании Альмы, и когда была уже в Польше, узнала её адрес. Несколько раз она предлагала Альме свою помощь, но Рудольф, сын Ойгена, отклонил её, как и помощь от Анны Герман, которая, узнав о своём брате, очень обрадовалась. Анна такой холодности к себе не заслужила — на ней не было никакой вины в его судьбе. Неизвестная Анна Герман-3...

 

© Настоящая книга является первой публикацией о происхождении Анны Герман, о судьбе её отца и других родственников по отцовской линии. Любое использование материала книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя и редакции журнала «Сенатор» и ссылки на эту публикацию запрещается.

 

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9

 

О журнале «Анна Герман»   О рекламе   Заказать рекламу   О журнале «Сенатор»   Об издательстве  

    
  1. 5
  2. 4
  3. 3
  4. 2
  5. 1

(5640 голосов, в среднем: 1.7 из 5)


Материалы на тему